ОТМЕНЕНО!!!
В связи с высокой ценой посещения данного заведения встреча в кафе отменяется, ибо нет смысла туда уже идти...
Осталось найти какую-нибудь замену подобному и посетить таки более приемлемое котокафе *___*

Ребят, тут такой вопрос...
У меня рядом с домом открылось маленькое котокафе, а нет ли желающих туда со мной сходить и посидеть? ))
Никогда еще не бывал в таких кафе, только слышал про них... Поэтому прям очень хочется сходить ))

запись создана: 10.04.2017 в 04:23

Немного о том, как я таки назвал свой корабль ))
Дирк Джентли (Dirk Gently)

И снова вопрос Хдд
А кто-нибудь знает персонажа из какого-нибудь хорошего сериала, но вот прямо просто счастливого, спокойного и умиротворенного что ли Хдд
Хочу сменить заставку с Сальери, ибо я уже достаточно хлебнула насыщенности этого персонажа ))
А я уже таки заметил, что как корабль назовешь, так он и поплывет, видимо само мироздание старается... вот поэтому и хочу попросить таким образом у мироздания спокойной и счастливой жизни, ибо и пиздеца и обвма мне в жизни уже хватило, теперь хочу просто спокойствия, счастья и умиротворения ^___^

Все, уже кажется начинаются глюки Хдд
Сижу на работе, срубает буквально на несколько секунд, перед глазами я на второй работе считаю ручки в аквариуме...
Вжих, снова закрываю глаза, и вот уже Старик (прошлый директор) чешет меня (Слепого) за подбородок...
До сих пор чувствую эти пальцы на подбородке...
Что-то как-то реально накрывает каким-то бредом...

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Кого все еще бомбит после игры - тот Я О__О
Разные концовки между Сфинксом и Слепым...
Хотя, как не посмотри, а Сфинкс при обоих раскладах остался в Наружности... Т__Т

Вот здесь можно прочитать Книгу в новой редакции онлайн или скачать - iknigi.net/avtor-mariam-petrosyan/81373-dom-v-k...

Выбор Сфинкса
— Ты знаешь, из-за чего нас так дотошно обыскивают?
Слепой садится прямее.
— Знаю.
— И?
— Потому что боятся выпуска. Хотят убедиться, что никто не запасся взрывчаткой, ядами и так далее.
— Но почему именно сегодня? Ведь до выпуска…
— Остался один этот вечер и одна ночь. Ну и еще кусочек утра, который можно не считать.
К проверочному столу выстроилась Крысиная очередь. Фазанов уже выпустили. Их и Слона, который, возможно, успел добежать до унитаза.
— Откуда… — начинает Сфинкс, откашливаясь. — Откуда тебе это известно?
Он говорит тихо, он совершенно спокоен, или кажется спокойным, он не делает ни одного лишнего движения, но головы сидящих за их столом начинают поворачиваться в его сторону. Табаки… Лорд… Горбач…
Воспитатели горсть за горстью выуживают из рюкзака Рыжего пачки презервативов. Кажется, что весь рюкзак набит только ими. Меланхоличная усмешка Крысиного вожака расплывается, словно Сфинкс смотрит на него сквозь толщу воды.
— Завтра утром объявят еще одно общедомное собрание, — говорит Слепой. — Соберут всех в актовом зале и сообщат о роспуске. Примерно минут через десять начнут подъезжать родители.
Сфинкс молчит. Подсчитывая отнятые, украденные у них, у него… у всех них дни. Семь. Нет, шесть с половиной дней. Это мало. Они пролетели бы как один. Но сейчас, лишившись их, он потрясен настолько, что не в состоянии ни говорить, ни реагировать на слова Слепого.
Над ними загорается лампа под розовым абажуром. Стеклянный цветок с пересекающей прозрачную чашечку трещинкой. К его изогнутой ножке что-то прикручено скотчем. Присмотревшись, Сфинкс понимает, что это складной нож, припрятанный здесь кем-то на время обысков. Очень хитро припрятанный. Он видит этот нож и что-то еще поверх рамы над запертым кухонным окошком, там тоже что-то лежит. Он подозревает, что если встанет и осмотрится, увидит все спрятанное в столовой — множество предметов-невидимок — опасных и не очень, ценных и бесполезных, все, что так долго и безуспешно разыскивают воспитатели. На людей он старается не смотреть. Не смотреть так, как умел когда-то, как учил его Седой. Только не сейчас. Но когда же он перестал это делать? Просто смотреть. Просто видеть. Жить сегодня, а не вчера и не завтра. Когда начал сокращать дни и часы страхами и сожалениями?
— И давно ты знаешь?
— С тех пор, как они окончательно выбрали дату. С прошлого понедельника.
Розовые отражения лампы в глазах Слепого, два крохотных розовых абажурчика. Под ними кривится печальная усмешка, ногти скребут ладонь. Руки нервничают, лицо спокойно. Он разучился смотреть сначала на руки Слепого, и только потом на его лицо. Он очень многое перестал делать правильно.
— У нас сегодня Ночь Сказок, — говорит Слепой. — Она будет долгой. А потом наступит утро. Все однажды кончается.
Прислонившись к стене, Сфинкс закрывает глаза. С непривычки ему тяжело видеть сразу слишком многое. Любому, кто смотрит на него со стороны, он кажется задремавшим, но и с закрытыми глазами он ощущает на себе тревожные взгляды стаи. Кажется, даже Курильщика.
— Интересно, меня оставят в покое? — шепчет Сфинкс.
Открыв глаза, он видит, что столовая мерцает и расплывается. Ветер звенит в прутьях ограды, возле которой он сидит. Словно кто-то играет на ржавой арфе из арматуры. Разбитая, заросшая травой дорога, убегающие за горизонт телеграфные столбы и бордовое предзакатное небо раскидываются перед Сфинксом прозрачной голограммой, через которую проступают очертания столовой и слоняющихся по ней фигур. От наложения друг на друга двух миров — призрачного и настоящего — Сфинкса начинает подташнивать. Он знает, достаточно сосредоточится на одном из них, и второй исчезнет, но что-то мешает ему выбрать, и он старается удержать обе картинки, несмотря на усиливающееся головокружение и тошноту.
— Прекрати, Сфинкс! Что ты вытворяешь? Это не игрушки!
Привычка слушаться Слепого срабатывает, как рефлекс. Слишком давняя привычка. Столовая обретает яркость и объем, дорога и поля по обе стороны от нее исчезают.
— Извини, — говорит Сфинкс. — Как-то само собой получилось. Я не хотел.
— Вот именно, — вздыхает Слепой. — Надо или хотеть, или не хотеть. Сначала выбери направление, потом беги.
Сфинкс удивляется тому, что Слепой верно угадал его порыв. Он действительно хотел сбежать. Но не туда, куда мог бы завести его Дом.
— Мне просто невмоготу здесь торчать.
— Попросил бы меня. Чего проще?
Слепой решительно встает, увлекая за собой Сфинкса, и устремляется к проверочному столу, почти бежит, распугав своим стремительным перемещением совещающихся Логов. Сфинкс бежит за ним. Опасаясь, что Слепой сейчас врежется в кого-нибудь из воспитателей, и это сочтут диверсией. К счастью, Слепой тормозит в двух шагах от брюха Шерифа.
— Можем мы пройти без очереди? — вежливо спрашивает он пустое пространство над головой воспитателя. — У нас с собой нет рюкзаков.
Очередь не возражает, перенервничавший Шериф тоже. Их наскоро обыскивают и отпускают.
— Весь Дом в твоем распоряжении, — шепчет Слепой Сфинксу, как только они оказываются за дверью. — Кроме первой спальни. Но ты ведь туда и не рвешься, верно?
— Не рвусь, — мрачно отвечает Сфинкс. — Я никуда не рвусь, кроме как в постель. Мне нужно выспаться и собраться с мыслями. Ночь будет длинной.
Слепой замедляет шаг.
— Прости, — говорит он, — но у меня к тебе тоже есть вопросы. Отдых придется отложить. Мы можем зайти в Кофейник. А можем пойти в другое место, где ты выспишься, встретишь рассвет, позавтракаешь и соберешься с мыслями перед тем, как мы поговорим. Выбирай. Второй вариант сэкономит нам уйму времени.
Сфинкс останавливается и пристально смотрит на Слепого.
— Нет, — говорит он твердо. — Я предпочитаю Кофейник.
— Как скажешь.

В Кофейнике ни души. Слепой заходит за стойку и шарит под ней в поисках кофе. Сфинкс руководит его действиями. Получив в результате две чашки с черным кофе, они, не сговариваясь, выбирают столик у окна, которое никто так и не удосужился застеклить. Кто-то подстелил под ним тряпку, но стол не догадался отодвинуть, и теперь посреди клеенки красуется сероватая лужица дождевой воды. Слепой плюхает в нее пепельницу и удивленно отряхивается от брызг.
Сфинкс смотрит на пасмурное небо.
— Кажется, ночью опять будет дождь, — говорит он.
Слепой садится рядом со Сфинксом, закуривает и, пристроив зажженную сигарету на краю пепельницы, тут же закуривает еще одну. Вторую он оставляет в левой руке, первую берет правой и держит на излете, фильтром от себя. Сфинксу не приходится ни нагибаться, ни вытягивать шею, сигарета оказывается точно на уровне его губ. Чтобы выпить кофе, Слепой опускает в пепельницу обе сигареты и, поднимая свою чашку левой рукой, одновременно поднимает чашку Сфинкса правой. Проделывает он это механически, не испытывая ни малейших затруднений, а Сфинкс так же механически пьет свой кофе и курит синхронно с ним.
— Ну? — говорит Сфинкс, когда кофе в чашке остается меньше половины. — Спрашивай, не тяни.
— Ты знаешь, о чем я хочу спросить.
— Знаю, — кивает Сфинкс. — Остаюсь я или ухожу?
Слепой кивает.
— Я ухожу, Слепой. Прости.
Смотри на его руки, не на лицо — говорит себе Сфинкс, и смотрит на руки Слепого. А потом все-таки на лицо. На котором написано недоумение. Сфинкс спохватывается, что сказанное им могло прозвучать для Слепого как нечто прямо противоположное. Надо было сказать «я остаюсь» — тогда Слепой понял бы его правильно. Он и так все понял по интонации и извинению, но ему требуется несколько секунд на то, чтобы осознать смысл «оговорки» Сфинкса, и когда он его осознает, лицо его каменеет.
Сфинксу хочется еще раз извиниться, но он себя сдерживает. Это прозвучит хуже, чем молчание. Он понимает, что случайная оговорка сказала Слепому больше, чем любые объяснения. Может, это и к лучшему.
— Ты твердо решил?
— Да. Давай больше не будем это обсуждать.
Слепой хмурит брови.
— Нет, давай все же обсудим. Это из-за них, да? Из-за тех, кто не может уйти?
— Не из-за них. Из-за них тоже. Но я не остался бы, даже если бы остались все.
Скорее всего, ему не следовало этого говорить. Но он старается быть честным. Как Слепой старается оставаться спокойным.
— Почему? — спрашивает Слепой.
— Это моя жизнь, — говорит Сфинкс. — Я хочу прожить ее. Никто не виноват в том, что для тебя реальность там, а для меня здесь. Так уж получилось.
— Русалка знает?
— Нет.
Сфинкс отворачивается, чтобы не видеть, как лицо Слепого озарится надеждой.
— Это не имеет значения, — говорит он. — Она выберет то, что выберу я.
— С радостью?
Вкрадчивый вопрос Слепого остается безответным. Его это радует.
— Ты слишком самоуверен, — говорит он. — Я понимаю, любовь… в горе и в радости, в богатстве и в бедности… но что, если у нее нет выбора?
— Так не бывает.
— Поверь мне, бывает.
Сфинкс ощущает мимолетный укол страха. Холодную сосущую пустоту. Но, поймав тень торжествующей улыбки на губах Слепого, понимает, что им играют.
— Перестань, Слепой, — просит он. — Я не останусь. Не вымучивай из себя угрозы.
— Она не может остаться, — предупреждает его Слепой. — Она из другого мира. Ей не место здесь.
Сфинкс смотрит на него пристально и мрачно, оценивая степень искренности, и, как всегда, не может понять, врет Слепой или говорит правду.
— Что ж, — отвечает он. — Если так, значит, нам не суждено быть вместе. Но признайся, ты ведь сейчас это придумал.
Лицо Слепого спокойно. Только дыхание чуть перехватывает, словно его кто-то ударил.
— Да, — говорит он, помедлив. — Я придумал это сейчас. Чтобы напугать тебя. Конечно, она обычная девчонка, каких тысячи. Наружность кишит ими.
Мстительные нотки в его голосе настораживают Сфинкса.
— Ты что-то о ней знаешь? Знаешь, откуда она?
— От своих родителей, откуда же еще? — фальшиво изумляется Слепой. — Не из яйца же она вылупилась, согласись?
Сфинкс устало закрывает глаза.
— В последний раз прошу тебя, прекрати, — просит он. — Хватит. Мне надоело жить в тени Дома. Я не хочу ни его подарков, ни миров-ловушек, не хочу принадлежать ему, ничего не хочу! Мне не нужны другие жизни, которые проживаешь, как наяву, а потом обнаруживаешь, что успел состариться, что мышцы атрофировались, а окружающие смотрят на тебя, как на оживший труп, и радуются, если ты отличаешь левую руку от правой. Я ненавижу это, я этого боюсь, я не хочу подобной участи ни для кого из нас, даже для тебя, но я же не уговариваю тебя остаться здесь!
Они почти в темноте. Блеклая полоса предзакатного неба потухла, в голый проем окна задувает ветер. Слепой сидит, ссутулившись, обхватив голову руками.
— Поэтому ты отказался пойти туда сейчас? Испугался, что я затащу тебя куда-нибудь, откуда ты не сможешь выбраться? Что брошу тебя там и сбегу?
Сфинкс кивает.
— Что-то в этом роде. Ты угадал. А ты бы не сделал этого?
Слепой поднимает голову.
— Не знаю, — говорит он со злостью. — Может, и сделал бы. Только это непросто. Ты сильнее, чем думаешь. Ты бы выбрался. Все двери открыты перед тобой. Но ты останешься здесь, чтобы прожить свою дурацкую жизнь безруким калекой.
По последней фразе Сфинкс понимает, что Слепой на грани. Он никогда не употребляет этих слов. Никогда не произносит их вслух. Слепому все труднее сдерживать себя, а Сфинксу — видеть его таким.
— С этим можно жить, — говорит Сфинкс.
— Можно, — откликается Слепой. — Живи! Только не пожалей о своем выборе. Я мог бы перевести тебя целиком, ты знаешь. Даже Лорд мог бы это сделать. Подумай об этом.
— Лорду есть о ком позаботиться.
Сфинкс встает.
Дом смотрит на него прозрачными глазами Слепого. Дом не хочет его отпускать. На мгновение Сфинксу мерещится, что Слепого здесь нет. Есть кто-то, способный на все, чтобы удержать его. У него холодеют внутренности. Но это быстро проходит, и перед ним опять Слепой, который никогда не причинит ему вреда.
— Уходи, — говорит он. — Слышать тебя не могу.
Будь у Сфинкса руки, он ударил бы кулаком по столу и, может, стало бы чуточку легче. Но рук нет. Единственное, что он может — уйти, потому что все, что должно было быть сказано, уже сказано.
Выйдя в коридор, он останавливается, услышав за захлопнувшейся дверью Кофейника грохот. Это Слепой сделал то, чего не смог сделать он. Разбил кулак о стол. Сфинкс зажмуривается и стоит еще некоторое время, прислушиваясь, но больше никаких звуков из Кофейника не доносится.

________________________________________________________________________________________

Решение Слепого в расширенной версии книги
– И давно ты знаешь?
– С тех пор как они окончательно выбрали дату. С прошлого понедельника.
Розовые отражения лампы в глазах Слепого, два крохотных розовых абажурчика. Под ними кривится печальная усмешка, ногти скребут ладонь. Руки нервничают, лицо спокойно. Он разучился смотреть сначала на руки Слепого, и только потом на его лицо. Он очень многое перестал делать правильно.
– У нас сегодня Ночь Сказок, – говорит Слепой. – Она будет долгой. А потом наступит утро. Все однажды кончается.
Прислонившись к стене, Сфинкс закрывает глаза. С непривычки ему тяжело видеть сразу слишком многое. Любому, кто смотрит на него со стороны, он кажется задремавшим, но и с закрытыми глазами он ощущает на себе тревожные взгляды стаи. Кажется, даже Курильщика.
– Интересно, меня оставят в покое? – шепчет Сфинкс.
Открыв глаза, он видит, что столовая мерцает и расплывается.
Ветер звенит в прутьях ограды, возле которой он сидит. Словно кто-то играет на ржавой арфе из арматуры. Разбитая, заросшая травой дорога, убегающие за горизонт телеграфные столбы и бордовое предзакатное небо раскидываются перед Сфинксом прозрачной голограммой, через которую проступают очертания столовой и слоняющихся по ней фигур. От наложения друг на друга двух миров – призрачного и настоящего – Сфинкса начинает подташнивать. Он знает, достаточно сосредоточиться на одном из них, и второй исчезнет, но что-то мешает ему выбрать, и он старается удержать обе картинки, несмотря на усиливающееся головокружение и тошноту.
– Прекрати, Сфинкс! Что ты вытворяешь? Это не игрушки!
Привычка слушаться Слепого срабатывает, как рефлекс. Слишком давняя привычка. Столовая обретает яркость и объем, дорога и поля по обе стороны от нее исчезают.
– Извини, – говорит Сфинкс. – Как-то само собой получилось. Я не хотел.
– Вот именно, – вздыхает Слепой. – Надо или хотеть, или не хотеть. Сначала выбери направление, потом беги.
Сфинкс удивляется тому, что Слепой верно угадал его порыв. Он действительно хотел сбежать. Но не туда, куда мог бы завести его Дом.
– Мне просто невмоготу здесь торчать.
– Попросил бы меня. Чего проще?
Слепой решительно встает, увлекая за собой Сфинкса, и устремляется к проверочному столу, почти бежит, распугав своим стремительным перемещением совещающихся Логов. Сфинкс бежит за ним. Опасаясь, что Слепой сейчас врежется в кого-нибудь из воспитателей, и это сочтут диверсией. К счастью, Слепой тормозит в двух шагах от брюха Шерифа.
– Можем мы пройти без очереди? – вежливо спрашивает он пустое пространство над головой воспитателя. – У нас с собой нет рюкзаков.
Очередь не возражает, перенервничавший Шериф тоже. Их наскоро обыскивают и отпускают.
– Весь Дом в твоем распоряжении, – шепчет Слепой, едва мы оказываемся за дверью. – Кроме спальни Первой. Но ты ведь туда и не рвешься, верно?
– Не рвусь, – мрачно отвечаю я. – Я никуда не рвусь, кроме как в постель. Мне нужно выспаться и собраться с мыслями. Ночь будет длинной.
Перед столовой дежурят два сонных Ящика и бодрая Паучиха. Все трое провожают нас подозрительными взглядами, но никто не увязывается посмотреть, куда мы направимся.
И хотя в нашем распоряжении действительно весь Дом, мы, не сговариваясь, идем в родную спальню. Проверить, на что она похожа после обыска.
Дверь приоткрыта. Вспомнив про рюкзак Лэри, обгоняю Слепого, чтобы в случае чего спихнуть эту махину с дороги, но не успеваю даже понять, валяется он на привычном месте или нет, как Слепой сильным толчком в спину сбивает меня с ног, и я падаю.
А встаю на четвереньки уже совсем в другом месте. И дышу совершенно другим воздухом. Чего и следовало ожидать, к чему я был бы готов, если бы хоть немного соображал.
Перед носом серый дощатый пол, почти как на нашем дворовом крыльце. Но я на веранде совершенно незнакомого дома, вокруг которого, насколько видно глазу, расстилаются поля. Слепой сидит на стуле за круглым столом.
Это все, что я успеваю заметить. Чертыхнувшись, втягиваю воздух и с ужасом смотрю на свои руки. Красные, словно побывавшие в кипятке. Пальцы покрыты крупными волдырями ожогов.
– Черт-черт-черт! Что за свинство!
– Кофе хочешь? – спрашивает Слепой, не двигаясь с места.
– Ничего я не хочу. Только чтобы вот этого не было!
Смахивающие на сосиски пальцы не гнутся. Оттого что я оперся на руки при падении, блестящая кожа на месте ожогов туго натянулась и выглядит угрожающе, словно вот-вот лопнет. Я осторожно, без помощи рук, встаю и так же осторожно пересаживаюсь в продавленное плетеное кресло.
Слепой нагибается, выуживает из щели между досками пола связку ключей и отпирает стоящий в углу веранды сейф. Достает оттуда банку кофе, чашки и кофеварку, и перекладывает на стол. Потом возвращается к сейфу и достает из него удлинитель.
Я готов расплакаться от злости. Два раза в жизни я имел возможность восхищаться своими руками. Отдельно руками и отдельно тем, что на изнанке они выглядят так, словно я прожил с ними долгие годы. Что на пальцах откуда-то берутся мозоли и мелкие шрамики заживших царапин – явные доказательства того, что ими пользовались. Сейчас я имею такую возможность в последний раз, и никак не приду в себя от обиды на происходящее.
– А чего ты хотел? – спрашивает слепец. – Ловить драконов голыми руками и не обжечься?
– За это я уже лишился протезов там. А теперь здесь должен мучиться от ожогов?
– Любой безрукий на твоем месте был бы счастлив так мучиться.
Слепой возится с удлинителем. Он старше, чем в Доме, черты лица резче. Сломанный клык на месте, волосы убрались в хвост, а дракулий сюртук приобрел кожаный блеск. И он видит.
Я, наконец, отрываюсь от плачевного зрелища и оглядываюсь по сторонам.
– Чей это дом, Слепой?
– Я привык называть его своим, – говорит он. – Кажется, это так и есть. Во всяком случае, никто другой на него не претендует.
– Зачем ты меня сюда выдернул?
Он пожимает плечами.
– А где еще можно посидеть спокойно? Ты же и сам почти сбежал.
Я молчу. Что толку спорить? Мне здесь не нравится, и Слепому это отлично известно, но он прав – там, откуда мы пришли, времени на разговоры не осталось.
В маленьком дворике, на который выходит веранда, пусто, за исключением стоящего под навесом мотоцикла.
А сама веранда нуждается в срочной покраске. От прежней остались только редкие белые чешуйки на сером. Пол горбится отстающими досками. В углу древний пухлый холодильник, обклеенный переводными картинками, и еще более древний сейф, сейчас открытый – настолько громоздкий, что непонятно, как пол под ним еще не проломился. Все ветхое, со следами долгого употребления, но это раздражает даже сильнее, чем если бы все казалось новым. Ведь, как ни крути, это всего лишь театральный задник.
Слепой наливает в кофеварку воду из пластиковой бутылки и возвращает ее в холодильник.
– Знаешь, что меня бесит? – спрашиваю я. – То, насколько это место похоже на декорацию. Как будто его специально создали для нашей с тобой задушевной беседы. Полное уединение, два кресла, две чашки в сейфе, красивый пейзаж, тишина… сверчки… то есть, наверное, цикады. В жизни так не бывает. В реальности здесь обязательно объявился бы какой-нибудь пьяный сосед и не дал бы нам и словом перемолвиться.
Слепой постукивает ложечкой по крышке кофеварки, как будто от этого вода закипит быстрее.
– Или вот взять, к примеру, этот сейф. Ты прячешь в нем кофе и даже чашки. Напрашивается вывод, что здесь водятся воришки. А между тем мотоцикл стоит на виду, и никто его до сих пор не угнал.
– И что? – бесстрастно спрашивает он. – О чем это говорит?
Мне никогда не привыкнуть к зрячему Слепому. К его манере смотреть прямо в глаза, словно он не видит ничего, кроме них. Словно я состою из одних зрачков.
– Здесь всего два соседа, – он перебрасывает мне пачку сигарет. – Оба слегка не в себе, но у обоих мотоциклы куда навороченнее моего. Им и в голову не придет его красть. Но вот бесплатный кофе они выпьют с удовольствием. И чашку за собой не помоют. И поспят на кровати в ботинках, если их одолеет усталость, когда тебя нет дома, а дверь не заперта. То же самое с едой. Другое дело, если все закрыто и спрятано. Кстати, они знают, где я держу ключ от сейфа. Но это их не волнует, они не воры.
– А чужие? – спрашиваю я.
Слепой перегибается через стол, подбирает брошенную пачку, выуживает из нее сигарету и сует мне в рот. Щелкает зажигалкой. Я затягиваюсь.
– Никто не пройдет мимо моих соседей. Я же сказал, они не в себе. Очень болезненно относятся к нарушению границ своих участков. Вон то поле, – он кивает на расстилающуюся перед нами травяную ширь, – принадлежит одному из них. Не поверишь, для чего он его использует.
– Надо думать, для выращивания конопли, – предполагаю я. – И он, конечно же, бывший десантник, а поле по периметру заминировано. Все согласно сценарию.
– Не угадал, – вздыхает Слепой. – Он выращивает сусликов. Поле заминировано только их норами. Он больной на голову защитник живой природы.
– Сдаюсь, Слепой. Беру свои слова обратно. Насчет соседей.
– Бери и насчет чашек, – требует он. – Потому что там, в сейфе, у меня есть еще две. Можешь проверить, пока он не заперт.
– Не будь таким мелочным! – возмущаюсь я. – С моего места было видно только две.
– Тебе этого хватило, чтобы выстроить вокруг них теорию о нереальности этого места.
– Я взял свои слова обратно!
– Но не о чашках!
Смотрю на Слепого во все глаза. Он не шутит. Он абсолютно серьезен. Как это ни страшно признать.
– Я беру обратно все сказанное мною об этом месте, Слепой, – говорю я.
Он удовлетворенно кивает.
– Хорошо.
Чувствуя неловкость вместо него, отвожу глаза. Смотрю на лужицу посреди клеенки. Наверное, здесь часто идут дожди. А Слепой здесь не живет и некому отодвигать стол вглубь веранды, чтобы он не промокал.
Поймав себя на этой мысли, спохватываюсь. О чем я думаю? Какое мне дело до этого стола? Хоть бы его и вовсе смыло. Слепой затащил меня сюда не для того, чтобы хвастать своим потусторонним хозяйством. В его понимании уединенным местом для беседы может быть переполненный Кофейник, лестничная клетка или любой отрезок коридора – неважно, сколько народу будет толпиться вокруг. Но сейчас он расстарался, и даже слегка перестарался с уединением. Дает возможность задать все вопросы, какие я хотел задать? Вряд ли. Что-то подсказывает мне, старался он скорее для себя.
Сигарету пальцы удержать в состоянии, но она дотлела до фильтра, пока я не обращал на нее внимания. Кладу ее на блюдце и глубоко вдыхаю чистый, загородный воздух. Пахнущий травой. Единственное удовольствие, которое мне сейчас доступно. Я обязательно провел бы рукой по перилам веранды, по шероховатым хлопьям остатков краски. Отколупнул бы их. Подержал ладонь на нагревшихся за день досках пола. Поковырял плетеный стул, на котором сижу. Потеребил бы край свисающей со стола клеенки. На Изнанке я совершаю столько лишних движений, что наверняка всех вокруг нервирую. Я ненавижу это место, я с трудом его переношу, единственное, что примиряло меня с ним – живые руки.
Слепой придвигает мне чашку.
– Ну? – говорит он. – У тебя были вопросы…
Я смотрю на дорогу, пересекающую поля. Голая серая лента. Ни одной машины, никакого признака жизни. Интересно, это та же самая дорога, по обочине которой мы тащились в прошлый раз с Лордом?
Слепой терпеливо ждет. Но ему ли не знать, что на Изнанке все вопросы теряют смысл. А я так о многом хотел спросить. Стервятник. Лорд. Черный и его автобус. Македонский. Горбач. Лэри… Мне хотелось бы понять, думает ли он о них столько же, сколько думаю я. Просыпается по ночам с мокрыми щеками? Считает часы и минуты? Ненавидит лето? Живет наполовину? Превращается в чужака, абсолютно лишенного чувства юмора? Но это глупо. Конечно, он думает о них. По-своему. Слепой прагматик. Он не станет мучиться мыслями о чем-то, чего не в силах изменить. Или станет? Какими словами спрашивают о таком, и спрашивают ли вообще?
Ветер проносится над полем, разглаживая траву, овевает мне лицо, со скрипом раскачивает лампу на потолке веранды. Слепой влез на дряхлый стул с ногами и курит, тоже глядя на дорогу.
Об автобусе он говорить не станет. Дела Наружности его не касаются. Это я уже понял. В дела вожаков он тоже, видите ли, не лезет. Черта с два, конечно, он в них не лезет, но попробуй доказать, что это так. Значит, говорить о Стервятнике мы тоже не будем. Слепой примет его выбор, даже если этот выбор – петля, а то, что меня это не устраивает, – исключительно моя проблема.
Македонский… О Македонском спрашивать бессмысленно. Вряд ли даже сам Македонский сможет ответить хоть на один вопрос о себе. Горбач – Прыгун. Кажется, недавний. О Прыгунах я сам спрашивать не хочу. Толстый…
Вопросы, вопросы… Дом их не любит. Они должны быть простыми. Например, смогу я удержать эту чашку или придется пить, как обычно, нагибаясь и прихлебывая? Смогу ли задать хоть один вопрос?
– Знаешь, кто приехал в Дом? – спрашиваю я.
Слепой отворачивается от дороги и впивается взглядом в мои зрачки.
– Знаю. Седой. С ним все в порядке, не беспокойся.
В горле пересыхает. Все в порядке, по мнению Слепого. Ничего менее успокаивающего он сказать не мог.
– То есть?
– Я же сказал, с ним все в порядке.
– И что это означает?
Слепец тянет паузу, насколько возможно. Давая понять, что я слишком назойлив.
– Что он там, где хотел быть.
И опять затыкается. С многозначительным видом.
Я вдруг понимаю Волка. Хочется вскочить и встряхнуть Слепого так, чтобы его зубы разлетелись по всей веранде.
– А поконкретнее?
Слепой таращится. Потом тянется через стол и утаскивает мой кофе. Свой он, конечно, уже выхлебал.
– Куда уж конкретнее? Он на Изнанке.
Я взрываюсь.
– Это я понял! Не виляй, Слепой! Куда ты его засунул? Его могли найти во время обысков. Они прочесывали все этажи, ты об этом знаешь! И этот кофе ты, кажется, сделал для меня!
– Ты его все равно не пьешь. Я же сказал, не беспокойся. Его не найдут.
От его слов беспокойство только возрастает. Конечно, не найдут. То, что Слепой считает Седым, не найдут, а остальное его волнует мало. Я представляю, как тело Седого обнаруживают за дальними стеллажами в библиотеке, как извлекают на свет под истошные вопли Акулы, и что обо всем этом думает Р Первый, единственный в Доме, кто может Седого опознать.
Слепой слушает мое молчание, как будто это слова, внимательно и проникновенно.
– Его ниоткуда не вытащат, Сфинкс, – говорит он. – Седой – Ходок. Мог бы и сам догадаться.
Я немного расслабляюсь, но внутри по-прежнему все кипит. Черт бы побрал всех Ходоков Дома, вместе взятых! И Седого, и Слепого, и остальных. Почему они всегда самые невыносимые люди на свете? Почему окружают себя таким ореолом таинственности? Почему Седой не сказал мне правду, вместо того, чтобы морочить голову с поисками места для ночлега, когда ему не нужен был никакой ночлег?
Чтобы немного успокоиться, пересаживаюсь со стула на перила. Самое близкое к подоконнику, что можно здесь найти.

– Ходоков не любят, – просвещает меня Слепой. – Никто. Даже Прыгуны. Так что ни один Ходок никогда не признается, кто он, если не уверен в собеседнике.
Он успел вернуть мой кофе и положить рядом с чашкой еще одну сигарету. Я подцепляю ее непослушными пальцами и сую в рот. Пальцам не так больно, как я представлял. Может, они смогут удержать и чашку.
– Иногда я тоже ненавижу Ходоков, – признаюсь я в порыве откровенности. – И довольно сильно.
Слепой кивает, словно я лишь подтвердил то, о чем он прекрасно знал.
Некоторое время мы молчим.
По дороге, фырча и завывая, проезжает какой-то драндулет. Весь перекошенный, с единственной целой фарой. Слепой, не глядя на него, чуть склоняет голову, прислушиваясь. Он видит, но все привычки незрячего остались при нем. Пальцы тихонько постукивают по столу.
– Если у тебя больше нет вопросов, – начинает он, – может, ответишь на мой?
У меня еще много вопросов, но я слишком устал. От попыток их сформулировать, от предполагаемых ответов Слепого, от этого места, от своих никчемных рук, даже от ветра и тишины.
– Ухожу я или остаюсь?
Пальцы Слепого замирают, оборвав постукивание, лицо каменеет.
Я подавляю желание потянуть время и, как могу, мягко говорю:
– Я выбираю Наружность, Слепой. Прости.
Он по прежнему спокоен, только дыхание чуть перехватывает, как будто я его ударил. Отвожу глаза.
– Почему? – спрашивает он.
– Не хочу однажды проснуться стариком.
Он смотрит с таким удивлением, словно я сказал невозможную глупость. Как будто ищет слова, выражающие сочувствие моему состоянию, и не находит.
– А что, в Наружности этого не произойдет?
– Произойдет. Если доживу. Но постепенно. И ключевое слово тут «проснуться».
– Не понимаю, – говорит он.
Конечно, не понимает. И никто не поймет. Никто из тех, кто не просыпался из одной жизни в другую, то есть вообще никто. Слепого не преследуют видения, где он тупо улыбается в палате для умалишенных, пребывая в иных мирах, в то время, как тело существует само по себе, без присмотра, дряхлея и воняя мочой.
Я не смогу ничего объяснить. Для него реальность здесь. Для меня – только там.
– Помнишь, когда мы были маленькие, я не мог растолковать тебе, как выглядят цвета? Синий, оранжевый, желтый…
Он еле заметно усмехается.
И я вдруг понимаю, какой я идиот. Я знал, что на Изнанке он видит не хуже любого другого. И знал, что он бывал здесь задолго до моего появления в Доме. Почему же никогда не думал об этом раньше? Значит, когда он в детстве часами просил описывать ему то одно, то другое, а я старался из всех сил… он притворялся? В это невозможно поверить, ведь он был совсем ребенком. Или для Ходоков возраст не имеет значения? А может, возраст не имеет значения для Дома? Посланцам Изнанки надо быть хитрыми и изворотливыми… И тем, кто имеет с ними дело, тоже. Поэтому, пока в голове у меня крутятся эти мысли, я заканчиваю начатое предложение и почти без запинки перехожу к следующему, а потом к следующему, я на удивление спокоен и ни разу не сбился, хотя внутри звучат уже изрядно надоевшие призывы срочно ставить фургоны в круг. Я заглушаю их, как могу, но паника все растет.
Зачем он привел меня сюда? Только чтобы задать свой вопрос? Чтобы соблазнить ветром, цикадами и пусть обожженными, но целыми и настоящими руками? Если он подозревал, каким будет ответ… Он уже показал мне, где хранятся ключи от сейфа, на той же связке болтаются и ключи от дома, рассказал о соседях, в холодильнике наверняка есть еда… Собирался оставить меня здесь с самого начала, еще не услышав ответа на свой вопрос? А самое страшное – он уверен, что для меня так будет лучше. И мне его не переубедить.
Объяснения иссякли.
Слепой молчит. Не смотрит, только слушает, низко склонив голову. Указательным пальцем рисует на клеенке мелкие спиральки, которые постепенно становятся все шире. Одновременно раскручивается живущая в нем пружина, о которой знает даже Курильщик. Внимательно слежу за рисующей рукой и догадываюсь, что зря старался. Слух Слепого – страшная штука. Его почти невозможно обмануть.
– И все же попробуй, – предлагает он. Слишком бесстрастно. По коже пробегает холодок. Я пугаюсь уже по-настоящему.
– Попробуй объяснить, – говорит он. – Все это время ты рассказывал, почему мне невозможно объяснить, за что ты так любишь Наружность. Привел уйму примеров, но толком ничего не сказал. Так что попытайся еще раз. Закидай меня словами, спрячь за ними свой страх. Может, получится лучше. Может, в этот раз я не услышу, как бросаю тебя здесь с чокнутыми соседями и парой консервных банок в холодильнике, а сам исчезаю с демоническим хохотом, потому что так велел мне мой Господин Серое-Здание-в-Три-Этажа!
Я вскакиваю, опрокинув кресло. В жизни не слышал, что бы Слепой так орал. Вернее, чтобы он вообще кричал.
Он тоже вскакивает. В распахнутых глазах по крохотному зеленому светлячку. У людей так не бывает. Я почти уверен, что он бросится на меня, но вместо этого он с такой силой врезает кулаком по столу, что вся веранда вздрагивает. Вместе со мной. Отчетливо слышен треск. Что это было – стол или кость?
Мы оба дышим так, словно только что дрались, но его трясет сильнее. Я почти уверен, что он сломал себе руку.
– Слепой, – говорю я шепотом.
– Заткнись! – кричит он. – Идиот!
Потом опускается на стул и закрывает глаза. Сидит неподвижно. Скручивает обратно соскочившую пружину, медленно, виток за витком, укладывает ее обратно.
Я подбираю свой стул. Сажусь. Ноги дрожат. Едкий сосновый дух, заполнивший веранду, постепенно слабеет.
– Я не смог бы этого сделать, – говорит Слепой, не открывая глаз. – Даже если бы захотел. Ты – самый придурочный из когда-либо существовавших Ходоков. И один из самых сильных. Все дороги открыты перед тобой, ключи от всех дверей у тебя в кармане, но ты гордо отправишься покорять Наружность, потому что хочешь прожить жизнь безруким калекой. Иди, живи, делай, что хочешь. Но хотя бы знай, кто ты на самом деле.
Не знаю, что хуже. То, что он сказал, или то, какими словами воспользовался. Он никогда так не говорил, и никто другой в Доме не позволил бы себе подобного. Я сижу, оглушенный его словами и его злобой, глотая воздух, и пытаюсь представить, какого Слепого я сегодня еще не видел. Знаю ли я вообще этого человека или это существо, или только думал, что знаю, а на самом деле не знал ничего, даже о себе самом. Потому что он не соврал, так не врут даже Ходоки, то есть мы, ведь я, получается, тоже Ходок, причем из изощренных, если я хоть что-то понял в этой тираде о дорогах, дверях и ключах.
Незнакомец напротив обхватывает голову руками, одна из которых распухает на глазах, и горестно шипит:
– Ходоки, мать вашу! Я тоже вас ненавижу. Пятеро на весь Дом, и четверо из них, видите ли, сделали свой идиотский выбор. Один слишком влюблен, чтобы соображать, другому приспичило искупать какую-то воображаемую вину, третьему надо повидать мир и он чихал на всех, четвертый ненавидит Изнанку! А что прикажешь делать мне? Сколько, по-твоему, у меня жизней в запасе, чтобы отыскивать и перетаскивать всех по одному?
С каждым его словом меня все сильнее терзает чувство вины. Ничего не уточняю и не переспрашиваю. Кажется, я больше не имею на это права. Я знал, что он будет уговаривать, может, даже просить, но не ожидал, что это будет так. Еще немного, и я передумаю. Надо держаться. Рано или поздно это закончится.
В изнаночном мире почти стемнело. Блеклая полоса заката потухла, телеграфные столбы растворились в сумерках. Я знаю, что скоро небо усеет крупными, как пуговицы, звездами, и это будет очень красиво.
Слепой наконец замолкает. Видимо, тоже полностью иссяк. В сумерках он еле различим.
– Ты руку не сломал? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– А лед у тебя в холодильнике есть?
Слепой встает и шаркает к холодильнику. Щелкает выключателем. Лампа в зеленом абажуре заключает стол в круг света, и сразу оказывается, что уже совсем темно. Чашки, как ни странно, уцелели, но дождевая лужица разлилась по всем направлениям и перестала быть лужицей; теперь клеенку испещряют тонкие грязные полосы.
Я тянусь к своей чашке. Кофе тоже не расплескался. Руки почти не болят, или я этого уже не чувствую. Слепой достает из холодильника лед.
Я знаю, что время разговоров прошло, знаю, что сейчас любой мой вопрос его только взбесит, но не могу удержаться, потому что, когда мы вернемся, он опять будет изображать безмятежного Слепого, и я никогда не узнаю…
– Почему ты так упорно расспрашивал меня о цвете, Слепой? Когда мы были детьми. Ты же здесь прекрасно видишь.
– Тебя отфутболить обратно? – устало спрашивает он.
Да. Этап откровений явно миновал.
– Нет, – отвечаю я. – Пока не надо. Можно еще кофе?
Он проверяет кофеварку и включает ее. Снимает пиджак и прикладывает к руке лед, примотав его какой-то подозрительной тряпкой, похожей на кухонное полотенце. Держит эту безобразную муфточку на весу. Теперь у нас одна здоровая рука на двоих, и самые простые действия усложнились.
– Тогда не видел, – вдруг говорит Слепой. – Я бывал только в Лесу и только по ночам. И не в том виде, чтобы различать цвета. А ты что подумал? Что я виртуозно играл роль слепого малютки?
Счастливый оттого, что он соизволил ответить, я отвечаю:
– Вообще-то, если честно, то да.
Он кривится.
– Ну, конечно. Юный эмиссар Изнанки. Ты параноик, Сфинкс.
– Знаю.
Слепой кое-как разливает кофе, и мы кое-как его пьем. Зеленый абажур такой глубокий, что освещает только стол, все остальное остается в тени. Мотыльки со стуком бьются о лампу.
– Значит, Лес, находится где-то еще? Не здесь?
Он смотрит угрюмо.
– Это разновидность терапии или светская болтовня? А может, тебя совесть замучила? С каких это пор ты интересуешься Лесом?
– Не будь таким мстительным, Слепой, – прошу я. – Мне и так хреново.
Он пожимает плечами.
– Лес не здесь. Туда не попадешь вот так, запросто. Не найдешь дорогу. Он или приходит к тебе сам, или нет. Лес ни под кого не подлаживается.
Глаза Слепого все еще отсвечивают зеленым. Хотя сейчас эти отблески можно счесть отражением лампы. Я хочу спросить о сосновом запахе, но сдерживаюсь. Что-то непривычное прозвучало в голосе Слепого, когда он говорил о Лесе. Уважение? Нежность? Вот чего я сегодня еще не видел.
– А это место, значит, подлаживается? – уточняю я.
– Можно сказать и так.
– Можно ли считать реальным место, которое под кого-то подлаживается?
Слепой вздыхает.
– Что ты вообще считаешь реальным, Сфинкс? Дом?
– Да, – отвечаю, не подумав, и тут же понимаю, что попался. Причем по-дурацки. Реальность, в которой состайник оборачивается огненным ящером и сжигает тебе протезы до каркаса?
Слепой усмехается, но не пользуется возможностью ткнуть меня носом в очевидное. Вместо этого вдруг делается серьезен.
– А Русалка? – спрашивает он. – Ты спросил, чего бы хотелось ей?
Я настораживаюсь.
– Она сказала, что примет мой выбор.
– А вдруг она не может выбирать? Вдруг она вообще не из нашего мира?
– Что это значит, Слепой?
Он опять усмехается.
– Мало ли что… Но если она из другого мира, в Наружности ей места нет.
– Так не бывает, – отвечаю я, стараясь сохранять спокойствие. – Ты это выдумал прямо сейчас, на ходу.
– Ну, разумеется, – он утыкается в чашку. – Чего я только не придумаю, лишь бы тебя удержать.
Я понимаю, что по-человечески нам с ним уже не поговорить. Он так и будет меня запугивать. Допустим, я параноик, но зачем на этом так безжалостно играть?
– Прекрати, Слепой, – говорю я. – Уважай мой выбор, как я уважаю твой.
– Конечно, – он устало прикрывает глаза. – Как скажешь.
Но мне теперь уже не избавиться от ускользающего образа Русалки, которая грустно машет мне из-под толщи воды, исчезая в неведомом мире. Черт бы побрал Слепого… Есть на свете хоть что-то, что для него недопустимо?
Чуть погодя он встает и выключает свет. Мы оказываемся в кромешной темноте. Но ненадолго. Крупные звезды проступают на черном бархате ночи. Если приглядеться, они разноцветные. Я отодвигаюсь от стола и закидываю ноги на перила. Слепой облокачивается о них. Мы сидим молча и смотрим на звезды.







еще 5 артов

О Барраяре, игре, что прошла в выходные...

На самом деле меня позвали на игру и сказали, что я по большей части еду на нее, для того, чтобы красиво и благородно умереть )) Я если честно и правда представлял, как меня с женой и ребенком мятежники убивают где-то в подвале, ака мученика, главное, только чтобы это было красиво и благородно ))
Мне эта идея понравилась. Принц, благородный рыцарь (ну подумаешь, что гей, но так он за всю свою жизнь кроме жены то по факту ни с кем и не спал Хдд), для которого жена и его сын важнее всего.

● Категорический императив​: ты всегда относишься к своей жене как настоящий рыцарь и всегда ставишь безопасность своего наследника на первое место.
● Кармический успех​: действовать как настоящий рыцарь, карать врагов безжалостно, одаривать друзей щедро, но никогда не совершать подлостей.

Но с самого начала старта отец наоборот меня толкает на захват власти. Не видит он во мне наследника. Народ во мне не видит наследника.
Ну и первой мыслью было, это сделать так, чтобы во мне этого наследника увидели (и это явно был бы не мятеж, у меня же жена и сын, я не могу ставить их под угрозу). Поэтому я придумываю план по примирению со всеми цивилизациями, что-то настолько громадное по размаху, и такое непривычное и не устаревшее, прогрессивное, чтобы о принце сразу заговорили, увидели, заметили, и не так, как это обычно делают слухи вокруг...

А уж разговор в какой-то момент с Негри, просто убил по осознанию...
- Вот скажи мне Зерг, не как принц начальнику СБ, а как мужчина, который вырос на моих глазах, ответь мне честно, тебе правда так нужна эта власть? Чего ты сам на самом деле хочешь?
И вот здесь Зерг подзавис. А на самом-то деле для него важна жизнь его жены и сына. Чтобы жизнь на Барраяре не была адом, не была резней, чтобы жизнь продолжала процветать, и мой сын не рос под градом опасностей... И на фоне такого осознания, Зерг и ляпнул первую же пришедшую мысль, как решить все проблемы:
- Да я готов посадить своего сына на престол и быть при нем регентом!
И только после сказанного вслух реально понял, что этот вариант реально упростит все вокруг. Даже те слухи и ссоры среди народа в свой адрес. И главное, что против сына то уж точно никто не пойдет против, и даже наоборот всеми силами будут того защищать.

Зерг на самом деле не воспринимал сначала эти слова серьезно, и продолжал рваться на престол, пытаясь заручиться поддержкой разных слоев общества своей дипломатической программой, пока ему через какое-то время Негри не сообщил, что он уже подготовил все для тройственного регентского союза. Вот в этот момент Зерг реально слегка приохренел, но услышав список, кто будет в него входить, как-то воспринял это даже хорошо. Потому что в этом списке были самые сильные, умные люди, и главное все, кого я воспринимаю как врагов, а это будет значить, что они реально смогут защитить моего сына, а на их фоне, мой сын вырастет сильным, и с малых лет увидит всю прелесть манипулирования и зла рядом с собой, что поможет ему вырасти...

Правда потом-то все оказалось по другому...

На самом деле хочется рассказать здесь о многом... и так не хочется этим делиться... )))
Дуэль с Эдрианом очень расстроила Зерга. Он воспринимал этого мальчишку очень выдающимся специалистом в будущем, и как не посмотри, он принц крови, а таким не разбрасываются. Но тот так настойчиво давил и бил по болевым Зерга, вынуждая согласиться... А уж когда происходила сама дуэль и Зерг старался того не убить, и тот сам по факту напоролся на саблю - это было вообще верхом. Что же, пока Зерг думал, как спасти пацана или не стоит, т.к. тот настаивал на дуэли до смерти и предупреждал, что в таком случае он будет просто преследовать Зерга вечно, пока кто-то из них не умрет, и в общем тот помер от потери крови...

Немного настораживал Джесс Форратьер, который эпизодически в общении с принцем ставил так предложения, словно отдавал ему приказы. Это если честно жуть как бесило, но прощалось, потому что друг.

Жена, о боги. Я только после игры узнал, что это она промыла мозги бедному Эдриану, чтобы тот меня убил О_О
Но Зерг никогда в жизни не подумает на свою жену плохо Хдд

Аристид! О, это реально некий пример чистой и незамутненной свободной дружбы, словно глоток свежего воздуха во всем этом говне, что плавал вокруг него из-за политики.

А вот Муза - это отдельная отдушина, женщина с которой Зерг ни разу не спал, но с которой ему было приятно именно РАЗГОВАРИВАТЬ! Все время они именно разговаривали. И Зергу нравилось просто именно с ней разговаривать.

Саймон просто лапочка. Всегда рядом. Он словно определитель благоразумия. С ним рядом можно немного расслабиться, потому что понимаешь, что вокргу уже не враги, а если и враги, то рядом есть Саймон, который, как некий барьер между Зергом и остальными людьми. Не часто можно было чувствовать такое некое спокойствие рядом с молодым и еще не совсем опытным человеком.

Очень порадовал мой племянник Падма Ксав Форпатрил, которого Зерг захотел сделать своим советником. В какой-то момент Зерг очень явно увидел на своем примере, как тот "переводил" слова Зерга остальным на их понятный язык, что этот парень думает так же как Зерг по отношению к миру и экономике, что вот этот человек рядом с таким подвешенным языком сможет сделать то, что не удавалось сделать самому Зергу - тот сможет через какое-то время полностью отчистить имя Зерга. Основываясь на выгоде. И на этом же отношении поднять экономику Барраяра до невиданных вершин. И мне не надо будет в это глубуко залезать - он совершенно самостоятельно это все сделает. Главное просто в нужный момент помогать "идеей", или помощью в реализации.

И уж очень неожиданно все сложилось с Эйрелом Форкосиганом, тоже не без усилий со стороны Негри, который сказал, что Эйрела подставили, ну и плюс он готовил того в тройственный союз регентов. В общем, Зерг решил таки после стольких слов Негри, что Эйрела подставили и прочее, просто самому дойти до него и поговорить. И сразу по входу в лоб спросил у того:
- Ну и кто же тебя такого подставил то с Комаррой?
И не поверите, Зерг реально поверил в ответ и искренность Эйрела. Да и тем более тот следующий в наследовании на престол после Зерга, самый близкий родственник - а семья, это почти что святое в благородстве и чести Хдд

И в общем, много чего еще можно рассказывать и про каждого, но могу сказать только огромными буквами - СПАСИБО!!! Ибо на большее меня к сожалению уже не хватит ))
Спасибо мастерам за такую возможность, извините, что не умер красиво, но оно как-то само сложилось так ))
Спасибо игрокам, абсолютно всем, с которыми удалось поиграть, потому что это было неожиданно очень атмосферно и тепло, и поистине чувствовалась жопа вокруг, а местами какая-то уверенность и тепло в будущем Барраяра ))

Чтобы уволиться с работы, точнее, чтобы твое заявление одобрили и наконец-то подали на подписание самому главному, необходимо получить подписи 4 человек. При прошлом увольнении мне не удавалось получить даже самую первую... А сегодня при подаче заявления, и получив наконец-то подпись своего непосредственного начальника, я зависла на следующем начальнике... Он отказался подписывать мое увольнение, полчаса полоскал мне мозги, и в итоге сказал, чтобы я еще подумала и завтра к нему зашла еще раз...
Но надеюсь, что завтра все решится, ибо мне это полоскание уже надоело...
Но не это было самой шокирующей новостью...
Оказывается, поступил приказ, что 22 мая наш отдел деформируют Хдд
Т.е. я бы в любом случае не продержалась до конца мая
Но зато вовремя ухожу ))

Ну и девиз на ближайшие 2 недели ))

Заметила за собой тенденцию, что если играть в игры без передыха, каждые выходные, то это бьет по сознанию "будь здоров"...
Считай только закончилась игра по ДБИ, как надо уже думать за Барраяр...
Закончилось это тем, что у меня полностью отпало желание общаться с людьми уже к середине недели О_О
Не смог заставить себя пойти на сбор по ДБИ... и немного жалею, что пропустил...
В общем, считаю идеальным сроком, это игра раз в 2 недели... одна неделя на выдохнуть, вторая на подготовку к игре... Ибо это отнимает слишком много моральных сил... особенно когда к тебе стучат в личку с завязками сразу по 4 играм... а у тебя пара дней до очередной игры О_О
Хорошо, хоть, что завязки по Барраяру таким образом не оборвались, ибо я открестился от всего мира, кроме работы...
Но зато прочел рассказ Фрая "Зеленые воды Ишмы" для персонажа Нуммиинориха через 2 недели...
И сразу после этой игры у меня наконец-то будет 2 недели передыха перед Марвелом...
Но вообще, нда, мощненько я с собой поступила...
А ведь все началось с того, что мне надо было заткнуть одного из "..." в моей голове...
В прочем, это удачно удалось сделать, ибо я так занят, что фактически и передохнуть то некогда...
Но тем не менее - я доволен!
Если бы не это, тогда меня не было бы на такой игре, как ДБИ и не было бы Твари ))
И уж тем более, я вряд ли бы решил сунуться в такие миры, как Барраяр и Эхо Фрая, будучи человеком совершенно не знающим канона этих миров, но это дало мне возможность познакомиться с большим количеством миров и разнообразить свой список игр, который за прошлый год у меня значительно поскуднел...
Но к чему я это в принципе вел...
Много играть и без передыха - тяжело морально и психологически, но порой оно того стоит ))

Это слишком смешно... и грустно одновременно О__О